Красивые штаны. Рассказы и фельетоны (сборник)
Валентин Петрович Катаев
В двадцатые годы прошлого века замечательный русский советский писатель В.Катаев работал в различных периодических изданиях в качестве ...
Теории исследования юмора - Теории превосходства.
Природа юмора всегда считалась неким особенным полем игры для исследователей, работающих в этой области. Интересный факт отмечает в своей работе «Чувство юмора» М. Истмен: «Когда я сказал Бернарду Шоу, что собираюсь написать эту книгу, он посоветовал мне съездить в санаторий, так как нет более опасного литературного синдрома, чем попытка написать об остроумии и юморе: она означает потерю обоих» (перевод предложен автором)
Появление почти каждого нового направления в философии сопро
вождалось возникновением и нового определения смеха, что напоминало своеобразный аттракцион. С одной стороны, можно предположить, что философы относились к этой проблеме недостаточно серьезно и не вполне осознавали значимость этого явления как одной из главных сторон познания человечества, а природа юмора, являясь слишком тривиальной для них, была «дерзким вызовом» их интеллектуальным способностям; таким образом, они создавали свои теории, как бы играя. С другой стороны, каждый из них пытался дать единственно
верное объяснение комического, внести чтото свое в ту или иную теорию или создать свою собственную, объясняя то искусное достижение, которое отличает человека и превозносит его над всеми другими существами.
Но, несмотря на все многообразие этих теорий, мы до сих пор встречаем агностическое отношение к проблеме юмора. Философы говорили о невозможности объяснения этого явления, начиная с античности: так, Цицерон, комментируя вклад Аристотеля в решение данной проблемы, говорил о том, что он не постыдился бы не знать того, чего не знают даже те, кто притворяются знатоками
Квинтилиан в I в. жаловался на то, что никто до сих пор не дал удовлетворительного объяснения, что такое смех, хотя многие и старались (перевод предложен автором)
Невозможность решения проблемы комического признавали и намного позднее. Так, например, Дэвид Юм считал, что остроумие не может быть определено, но отличается только вкусом и ощущением
Жан Поль заявлял о том, что смешное «испокон века не желало укладываться в определения философов, — если только не против своей воли»
Произведение Анри Бергсона «Смех» начинается с предисловия, постулирующего невозможность определения смеха: «Величайшие мыслители, начиная с Аристотеля, принимались за эту не столь уж трудную задачу, а она все не поддается, вырывается, ускользает и снова встает как дерзкий вызов, бросаемый философской мысли»
Джеймс Сёлли в «Эссе о смехе» избегает какоголибо конечного мнения, кроме того, что смех — это хорошая вещь и по возможности ее необходимо сохранить (перевод предложен автором)
Эдвард Ли Торндайк в своей «Образовательной психологии» замечает, что стимулы смеха не были какимлибо образом обобщены, хотя и
выражает надежду, что это возможно (перевод предложен автором)
Такого же
мнения придерживается Стэнли Холл, который разослал анкету о «Веселье, смехе и комическом» и получил в ответ 3–4 тысячи единиц информации, которые доказывали огромное разнообразие случаев смеха и убедили его в том, что все настоящие теории крайне недостаточны и гипотетичны (перевод предложен автором)
О том, что они не только таковыми являются, но и всегда будут, говорили французский психолог Рибо и его ученик Дюга
В «Психологии смеха» Дюга пишет, что случаи смеха слишком разнообразны, чтобы их обобщить
К похожему выводу приходит и итальянский философ Бенедетто Кроче, говоря о том, что любой человек, разбирающийся в функциях описательной психологии и лите
ратурной критики, откажется от напрасной попытки найти настоящее (точное и философское) определение юмора, кроме того, по его мнению, нет двух философов, согласных с одним и тем же определением
Скептическая тенденция достигает наивысшей точки в эссе Луи Казамиана
«Почему мы не можем определить юмор». Склоняясь к теории высмеивания Бергсона, но, тем не менее, признавая ее неприменимость ко всем проявлениям юмора, он приходит к выводу о том, что юмор избегает науки, потому что «его постоянные элементы очень малы в своем количестве, в то время как количество изменчивых элементов неопределенно, т.к. его материал бесконечно превышает его форму» (перевод предложен автором)
Необходимо отметить, что и в наше время многие исследователи отрицают
возможность точного описания комического. Так, например, Джон Морреал, цитируя вышеупомянутое высказывание Квинтилиана, отмечает, что, несмотря на
большое количество философов и психологов, занимавшихся этой проблемой на протяжении веков, в наше время происходит та же самая история: до сих пор у нас нет единой исчерпывающей теории юмора. По его мнению, самая большая трудность заключается в том, что мы смеемся по самым разнообразным случаям, в связи с чем очень сложно, или даже невозможно, найти одну формулу, которая бы покрывала все эти случаи (перевод предложен автором)
Мы не вправе отрицать или полностью соглашаться с подобным мнением,
не обратившись к рассмотрению основных теорий и подходов к изучению юмора. Как было отмечено выше, многие пытались разгадать загадку комического, о чем нам говорит широкое разнообразие попыток объяснить это явление и предложить единственный подход к обоснованию его причины. Работы о юморе и смехе представлены в большом многообразии: здесь обязательно можно найти чтото интересное на любой вкус, включая смех в риторике и ораторском искусстве (Цицерон, Квинтилиан), различные литературные анализы того, что такое юмор и как его нужно использовать, эволюционная теория (Дарвин), физиология (Декарт, Жубер, Спенсер), психоаналитическая теория (Фрейд), инстинктивная природа
юмора (М. Истмен) и т.д. Некоторые исследователи считают, что существует
более ста различных теорий, другие говорят о том, что их более трехсот, и, как отмечает С. Аттардо, один ученый не может охватить их всех целиком (перевод предложен автором)135. Существуют различные классификации и трактовки теорий. Встречаются концепции объединения теорий по некоторым группам. Так, например, Род Мартин выделяет пять подобных групп: психоаналитические теории, теории превосходства/унижения, теории возбуждения, теории несоответствия, теории переключения136. Согласно типологии КейтШпигель, выделяется восемь категорий наиболее важных теорий юмора: биологические теории, теории превосходства, теории несоответствия, теории удивления, амбивалентные теории,
теории облегчения, конфигурационные теории, психоаналитические теории
Широко известна и наиболее цитируема в отечественной литературе классификация Б. Дземидока, который выделяет шесть основных групп: теория негативного качества (теория превосходства субъекта комического переживания над объектом), теория деградации, теория контраста, теория противоречия, теория отклонения от нормы и теории смешанного типа, в которых в основании комического лежат несколько мотивов
В отечественных исследованиях выделяются самые разнообразные основания для классификации теорий юмора: по объекту смеха, по источнику противоречия и т.д., некоторые исследователи классифицируют теории по направлениям исследования; также прослеживается тенденция усложнения классификации путем выделения одновременно нескольких оснований для классификации. Следует отметить, что в отечественных исследованиях трудно выделить какуюто одну ведущую классификацию, которая легла бы в основу большинства работ
Что касается современных западных исследований, то здесь можно говорить о наличии общепринятой классификации, согласно которой выделяются три группы теорий — их называют «классическими» или «традиционными»: теории превосходства, теории несоответствия, теории освобождения. Хотя и здесь возникают спорные моменты. Первый состоит в том, что у различных исследователей одни и те же теории часто имеют различные названия. Так, например, теории превосходства часто называются теориями высмеивания, теориями враждебности, теориями унижения, теории несоответствия — теориями разочарования и т.д. Но смысла теорий это не меняет: в их основе лежит одно и то же объяснение комического, а наименования часто выступают в подобных случаях синонимами. Второй момент связан с уже рассмотренным в первой главе вопросом, касающимся проблемы разграничения понятий юмора, комического, смеха, а именно: одни назы
вают эти теории теориями смеха (например, Морреал), другие (причем в большинстве своем) — теориями юмора. Но, как мы отмечали выше, в данном случае мы допускаем использование этих терминов в качестве синонимов. Кроме того, часто некоторые исследователи к этим трем классическим теориям добавляют т.н. теории смешения, в которых смех возникает в результате пересечения нескольких мотивов, смешения двух чувств (удовлетворения и разочарования) и т.д. Так, например, Макс Истмен , рассматривает теории смешения, в которых смех представляет собой комбинацию удовлетворения и разочарования, подразумевая при этом объяснение данного феномена с помощью двух видов теорий: теории, в которых источником смеха является некоторого рода разочарование (т.е. теории разочарования) и теории, в которых удовлетворение становится источником смеха (теории облегчения и превосходства).
В рамках нашего исследования мы не видим смысла в классификации теорий юмора по разным основаниям, а концепции, согласно которым выделяется пять, шесть и даже восемь основных категорий юмора (см. выше), кажутся нам недостаточно обоснованными, ведь всех их можно в той или иной степени свести к одной из трех «традиционных» теорий. Таким образом, в русле западной традиции мы рассмотрим классические теории юмора, их ведущие идеи, основных сторонников, а также их значение и место в науке о юморе. Древнейшей и, возможно, наиболее распространенной из этих теорий считается теория превосходства. Должно быть, именно эта теория стоит у истоков зарождения «вечного» спора о природе смеха, юмора, комического: ведь первые известные нам размышления о смехе были как раз в русле теории превосходства
Согласно данной теории, в основе юмора лежит чувство превосходства над другими людьми. Также встречаются и другие названия этой теории: теория высмеивания, враждебности, агрессии и т.д. Эта теория зародилась еще в Древней Греции, в так называемое «осевое время» , которое датируется 800–200 г. до н.э. На смену мифологическому сознанию приходит рациональное. Человечество со
вершает скачок в развитии, ставит перед собой высшие цели. Предметом раз мышлений становится само человеческое существование, бытие. Именно в это время и впервые начинают размышлять о природе смеха, способности смеяться как неотъемлемой черте человека. Некоторые исследователи считают, что у истоков этой теории стоял еще Платон, согласно которому в основе смеха лежит неведение, зло (которое является, по его мнению, состоянием человеческой глупости ): в пятой книге «Государства» он называет «пустым человеком» того,
«кто считает смешным не дурное, а чтолибо иное; и когда он пытается чтолибо осмеять, он усматривает проявление смешного не в глупости и по роке, а в чемто другом»
Важно отметить, что Платон делает акцент на безвредном характере этого «свойства» — неведения, зла, или глупости
Аристотель, вслед за Платоном подчеркивая высмеивающий характер смеха, в пятой части «Поэтики» определил смешное как уродство, которое не несет вреда: «Комедия, как мы сказали, это воспроизведение худших людей, не по всей их порочности, а в смешном виде. Смешное — частица безобразного. Смешное — это какаянибудь ошибка или уродство, не причиняющее страданий и вреда, как, например, комическая маска. Это нечто безобразное и уродливое, но без страдания»
Из вышеизложенного получается, что оба, и Платон, и Аристотель, отождествляли смех греческого театра с насмешкой. Или, говоря более научно, понимали смех как выражение эмоции, состоящей из самодовольства или «положительной самооценки» и легкого оттенка отвращения или гнева. И в соответствии с этой концепцией они склонялись к осуждению смеха и советовали философам
и мудрым людям не использовать его. Так, в «Государстве» мы находим: «Значит,
нельзя допускать, чтобы изображали, как смех одолевает достойных людей и уж
всего менее богов»
Хотя в «Теэтете», где Платон дает наиболее гениальное описание образа философа, он говорит, что в определенных обстоятельствах он
«не может сдержаться от искреннего смеха в простоте своего сердца» (перевод
предложен автором) (сравнить: он, не притворно, а искренне забавляясь всем этим, обнаруживает свою простоту и производит впечатление дурака)
. И стоит отметить, что, по мнению М. Истмена, Платон позволял себе такой смех очень часто, и мягкая, всеобъемлющая, глубокая улыбка является сущностью его философии (перевод предложен автором)
Таким образом, греческие философы шли как бы на ощупь к пониманию сложности комического, но они не уделяли разработке этой проблемы достаточного внимания: она так и осталась не решенной ими.
Проблема юмора занимала и римлян. Так, в диалоге «Об Ораторе» Цицерон пишет, что «острота разбивает, подавляет, унижает, запугивает и опровергает противника» , подчеркивая таким образом высмеивающий характер комического. Он определяет область смешного в согласии с теорией Аристотеля, как
«все непристойное и безобразное» , хотя Цицерон также высказывал некоторые
идеи в духе теории разочарования, о которой речь пойдет ниже. Как уже было отмечено, римским философам часто было присуще агностическое отношение к проблеме юмора. Они, как и древнегреческие философы, не уделяли ей достаточного внимания, однако предположения именно древнегреческих и римских философов послужили основой зарождения и формирования современных лиди
рующих теорий юмора.
Эпоха Средневековья, для которой характерно религиозное мировоззрение, отличалась резким неприятием смешного. Смех был изгнан из церкви. Религиозному чувству соответствовали только лишь слезы и страдания. Это иллюстрирует роман У. Эко «Имя розы», действие которого происходит в средневековом монастыре, где смех является запретом и грехом. По адресу рассмеявшихся монахов из уст старца Хорхе Бургосского звучит упрек: «Пустословие и смехотворство неприличны вам»
Немногочисленные высказывания средневековых мыслителей о смехе носят, за редким исключением, негативный характер. Однако, перестав быть предметом теоретических обобщений, смех никогда не исчезал из народной культуры, названной М.М. Бахтиным «карнавальной». Бахтин считал, что смех организует иной мир человеческой жизни, неподцензурный и подчиняю
щийся своим специфическим правилам, то есть принадлежащий к особой форме бытия: «Карнавал не созерцают, в нем живут»
В эпоху Возрождения, когда «просыпается» интерес к античности, внимание исследователей было сосредоточено на теориях античных философов. Поэтому, если говорить о теориях юмора в эту эпоху, не было создано чегото определенно нового: за редким исключением, философы обращались к уже известным теориям и, по большему счету, давали им новую интерпретацию. Так, например, в знаменитом трактате 1516 г. «Придворный» Бальдассаре Кастильоне, начиная с описания общественного человека как живого существа, которое может смеяться «потому что этот смех постигается только человеком и людьми, он всегда несет определенную веселость и веселое настроение, которые человек ощущает внутри своего рассудка, и которые по природе своей несут удовольствие и осве
жение…» (перевод предложен автором) , и, таким образом, уже здесь заимствуя
идеи Аристотеля, далее повторяет два традиционных мнения: первое — что объектом смеха является определенная умеренная низость, и что шутки являются насмешками и не обладают изяществом без небольшого высмеивания, и второе —
что говорение обратного ожидаемому вызывает смех. «…В обоих случаях главное
— обмануть мнение и ответить подругому, иначе, чем ожидает слушатель» (перевод предложен автором)156.
Большинство исследователей, философов лишь гиперболизировали знаменитую теорию комического, представленную в книге Аристотеля «Поэтика». Триссино в 1563 г. просто повторил эту теорию в ее первоначальной форме. Магги добавил к Аристотелевскому определению случаев смеха — идею неожиданности, а Франческо Робертелло в 1548 г., описывая комический объект как принижающий и ужасный, развил идею о том, что причина нашего смеха над такими объектами состоит в том, чтобы предоставить мягкое исправление, помочь себе и другим избежать неловкость и небольшие недостатки жизни (перевод предло
жен автором)
Врач Лоран Жубер, чей «Трактат о смехе», опубликованный
в 1579 г., является первым систематическим исследованием этого предмета, находился также под влиянием Аристотеля. Он определял смешное как «чтото ужасное и непристойное, которое в то же время недостойно жалости или сострадания». Но он смягчил строгость своей идеи, обратив внимание на то, что смех над подобной вещью «не состоит из чистого веселья, но содержит немного грусти» (перевод предложен автором)
Таким образом, все эти попытки не были какимлибо существенным про
движением в понимании природы смеха, а лишь, если так можно сказать, сужением аристотелевского подхода, который получил свое развитие в трудах философов Нового времени. В XVII в. Томас Гоббс оживил теорию высмеивания Платона и Аристотеля, представив ее в более категоричной форме: «Внезапная слава. Смех. Внезапная слава есть страсть, производящая те гримасы, которые называются смехом. Она вызывается у людей или какимнибудь их собственным неожи
данным действием, которое им понравилось, или восприятием какоголибо недос татка или уродства у другого, по сравнению с чем они сами неожиданно возвышаются в собственных глазах»
Т. Гоббс, так же, как Платон и Аристотель, отмечает негативное влияние смеха на характер человека, считая, что должно быть чтото не так с тем, кто чувствует себя хорошо только при унижении других. Хотя он и признает, что человек смеется не только при сравнении себя с другими, но также и при совершении им самим какогонибудь неожиданного действия, все же он придерживается мнения, что смех чаще всего направлен на когото и является признаком малодушия: «Эта страсть свойственна большей частью тем людям, которые сознают, что у них очень мало способностей, и вынуждены для сохранения уважения к себе замечать недостатки у других людей. Вот почему много смеяться над недостатками других есть признак малодушия. Ибо людям, обладающим душевным величием, свойственно помогать другим и избавлять их от насмешек, а себя сравнивать лишь с
наиболее способными»
Т. Гоббс открыто отождествляет юмористическое наслаждение с чувством превосходства, самовозвышением и насмешкой; на первый взгляд казалось, что он не привносит ничего фундаментального в науку о юморе, если бы не слово
«внезапная», что явилось значительным продвижением, извещающим о том, что даже этот горький вкус веселья должен приходить противоположно нашим ожиданиям. Гоббс, однако, не развивает свою идею, его теория становится популярной и считается классической формой теории превосходства во многом благодаря светлой простоте, а также поэтическому дару наименования — создания понятия
«внезапная слава».
Было несколько попыток примирить эту концепцию смеха со всеми противоречащими ей фактами; очевидно, что не всегда смех носит высмеивающий, злой характер. Первая принадлежала еще Цицерону, который отмечал, что, когда
мы смеемся добродушно, мы высмеиваем самих себя. Эта идея была более полно представлена Робером де Ламенне в его «Эскизе философии», написанном в 1841–1846 гг.
«Личность, — говорил он, — которая обнаруживает смешное в одной из низших областей бытия, отделяет себя от того, над чем смеется, и внутренне радуется своей проницательности, которая возвышает самого смеющегося над его собственной оценкой. Таким образом, гордость питается даже небольшой слабостью, скрытой в сердце, которая может быть раскрыта. Я не простофиля — так мы говорим, и мы восхищаемся собой за это» (перевод предложен автором)
Второй способ компенсации недостаточности теории Гоббса был пред
ложен им самим в его «Человеческой природе», где он говорит о том, что смех не оскорбляет лишь тогда, когда он относится к нелепостям и слабостям, абстрагированным от лиц, и когда все общество может к нему присоединиться162. Третья попытка принадлежит современнику Гоббса — Декарту, считающему, что в основе смеха лежит не просто моральное самодовольство, но и чувство некоей справедливости: «…в какомнибудь человеке замечают незначительное зло и этого человека считают заслуживающим его»163. Кроме того, Декарт также отмечает, что если это происходит внезапно, то люди от удивления разражаются смехом.
Четвертый, и наиболее своеобразный путь смягчения теории высмеивания, был разработан немецким психологом Адольфом Цейзингом. Он заявил, что комическое — процесс, состоящий из нескольких фаз, и только в последней мы испытываем чувство самовозвышения, которое вызывает смех. Первая фаза — шок, вызванный объектом, который кажется равным чемуто, но еще не являющийся таковым, вторая — противоположная шоку, где мы освобождаемся от обмана и осознаем ничтожность объекта, третья — наше счастливое чувство превосход
ства над той ничтожностью, которая заставляет нас разразиться смехом
Карл Гроос принял этот общий подход к комическому процессу, но он пошел далее от теории высмеивания с тем заявлением, что во второй фазе есть момент «внутреннего подражания» абсурдности. Он говорил о том, что эстетическое чувство сознания может быть найдено только в ситуации, которая лежит между шоком обмана и противоположным шоку просвещением. В первой фазе наше «я» испытывает отвращение к объекту, в третьей фазе оно проявляется из превосходства. Таким образом, во время второй фазы оно должно быть в объекте, и только это перемещение себя в объект является характерной чертой эстетического восприятия165. Комическое восприятие становится для него более и более эстетическим, затем согласно соответствующей причине смеха «превосходство над абсурдностью» изменяется предыдущим участием в абсурдности, по отношению к которой чув
ствуется превосходство
Другой немецкий философ и психолог, Теобальд Циглер, объяснил, что мы смеемся над глупостями и неудачами других, только когда они легкие и несущественные, и наша насмешка имеет игровой характер166. И эта характеристика теории высмеивания была также одобрена Карлом Гроосом. Очередная модификация теории высмеивания была предложена Отто Шауэром в 1910 г., который отождествляет все виды комического действия с поддразниванием. По его мнению, поддразнивание — это игра, в которой игроки играют роли противников. Один стремится ранить своего противника, обмануть его, другой выявляет его неудачи. Если один игрок преуспевает, это не злорадство (“Schadenfreude”) и не чувство превосходства, которое испытывает один из игроков, а веселье от игры, которой один наслаждается, не только когда другие обмануты или побеждены, но также в случаях, когда он сам должен играть роль обманутого или побежденного167. На основе этих замечаний О. Шауэру следовало бы подразделить все комическое действие на два вида: — объективное комическое и субъективное комическое, шутки,
в которых мы одерживаем победу, и шутки, в которых мы оказываемся побежденными. Мы считаем, что О. Шауэр чувствовал сущность юмора в правильном понимании: он отходит от предположения, что в основе юмора лежит только эгоистическая враждебность
Большинство философов стремились смягчить теорию Гоббса или избежать чрезвычайно строгих заявлений. Джозеф Аддисон в нескольких эссе на предмет остроумия, опубликованных в журнале “The Spectator”, ссылался на авторитет Гоббса, говоря о «секрете восторга и гордости сердца, которые, в общем, называются смехом» (перевод предложен автором)168. Но в другом месте своего эссе он одобряет утверждение Джона Локка о том, что остроумие заключается «главным образом в подбирании идей и быстром и разнообразном соединении тех из них, в которых можно найти какоенибудь сходство или соответствие, чтобы тем самым нарисовать в воображении привлекательные картины и приятные видения»169. Фрэнсис Хатчесон критиковал теорию Гоббса и также развивал идею Локка, описывая причину смеха как собирание образов, которые содержат не только сходства, но и определенные противоречия170. Александр Бэн в своем произведении «Эмоции и воля» признает, что Гоббс затронул суть этого наиболее спорного феномена, считая, что не только в физических действиях, но и во всем, в чем человек достигает превосходства, превосходя или разрушая соперника, предрасположенность к смеху очевидна (перевод предложен автором)171. Но он настаивает и на том, что это не единственная и не главная причина смеха. Александр Бэн внес вклад в разработку другой теории юмора — теории освобождения, о которой речь пойдет ниже. Джордж Мередит172 в его напряженном, но довольно непоследовательном «Эссе о комедии», ставя себя в один ряд с теми, кто рассмат
ривал юмор в основном как акт отказа, отторжения, тем не менее, был увлеченизображением мудрого и гуманного понимания в своем описании комического духа, так что на него можно ссылаться, говоря как о смягчении, так и поддержании теории Гоббса.
Французский философ Фелисите Робер де Ламенне (1782–1854) использовал концепцию «внезапной славы» и продвигал ее без всякого милосердия и уважения к фактам и мнениям своих современников. Ламенне говорит, что смех никогда не вызывает у физиономии выражение сочувствия или доброжелательности: как раз наоборот, он заставляет наиболее гармоничные лица гримасничать, он стирает красоту, он — один из образов зла (перевод предложен автором) . Под злом Ламенне подразумевает чувство индивидуальности, привязанность к себе, противопоставленные стремлению потеряться в глобальной жизни. Даже первую улыбку младенца он описывает как движение к самому себе, заявляя, что улыбка — это зло, только лишь с меньшим возвышением, чем другие, более открытые гримасы.
«Что бы ни было причиной, вызывающей смех, — говорит он, — нужно идти к ее основанию, и Вы найдете ее, всегда сопровождаемую (неважно, признаете ли Вы это или нет) тайным удовлетворением от самолюбия. Кто бы ни смеялся над другим, он верит, что в этот момент он выше его в том аспекте, в каком он видит его и который вызывает его смех, и смех — выражение удовлетворения, к чему побуждает это настоящее или воображаемое превосходство» (перевод предложен автором)
Придерживаясь этих взглядов, Ламенне дает полное опровержение сле
дующему утверждению Платона в «Пире»: «Сократ вынудил их признать, что один и тот же человек должен уметь сочинить и комедию, и трагедию, и что искусный трагический поэт является также и поэтом комическим»175. Ламенне заяв
ляет, что основой одного являются инстинкты, способность к состраданию, что ведет человека к другим людям и стремится объединить его с другими глобальными узами возвышенной любви; другой, наоборот, непосредственно обращается к чувству индивидуальности, имеет основу в самолюбии, стремится развить эгоистические инстинкты (перевод предложен автором)
Многие исследователи считают, что Анри Бергсон был одним из наиболее ярких представителей этой теории, т.к. он признает, комическое выражает известное индивидуальное или коллективное несовершенство, требующее немедленного исправления , и в смехе всегда есть «скрытое намерение унизить и тем самым, правда, исправить, по крайней мере, внешне»
Смех, таким образом, служит для исправления. Но взгляды Бергсона имеют отношение и к другой
«классической» теории юмора — теории несоответствия (см. ниже).
В более поздних исследованиях в рамках теории превосходства смех рассматривается как эволюционная форма агрессивных жестов, присущих древним людям. Таковы работы Конрада Лоренца, Энтони Людовичи, Альберта Раппа
Они объясняют, что смех имеет такое физическое выражение (обнажение зубов), т.к. изначально являлся физическим вызовом или угрозой врагу. Обнажение зубов при смехе, также как и агрессивное поведение собак, есть способ утверждения физических способностей. По мнению Энтони Людовичи, люди развивались, появлялись большие возможности превосходства одних людей над другими (не только физические способности — сила и ловкость, но и ум, эрудированность, состоятельность). Эту эволюцию доказывает и тот факт, что дети сначала смеются только над физическими недостатками, а позднее при дальнейшем развитии —
над умственными и культурными (перевод предложен автором)
Альберт Рапп считает, что смех произошел из простейшего поведения — торжествующего крика в античной дуэли, и, таким образом, люди изначально смеялись над избитым телом побежденного врага — а затем стали смеяться над недостатками и ошибками, отмечая, что смех над собой — смех над своими прежними ошибками, при этом человек не ассоциирует себя с тем человеком, который это совершал (с самим собой) (перевод предложен автором)
Оппоненты этой теории просто отрицают существование высмеивающего
юмора. Так, Бенедикт Спиноза, рассуждая о добре и зле, когдалибо существовавшем, считает, что высмеивание — злая вещь, которая мешает, затрудняет существование человека, а шутки на самом деле добрые и способствуют бытию, что имеет больший вес, чем случайные замечания иных философов. Спиноза определил высмеивание как одну из форм ненависти и добавил: «Между осмеянием (которое дурно) и смехом я признаю большую разницу. Смех, точно так же, как и шутка, есть чистое удовольствие, и, следовательно, если только он не чрезмерен, сам по себе хорош (сам по себе есть благо)»183. Позднее Вольтер также отмечает: «смех всегда возникает из веселья того расположения, которое несовместимо с оскорблением и негодованием»184. Макc Истмен в самом начале своей работы исключает из темы юмора насмешку, а комментируя теорию Гоббса, считает, что люди не столько стремятся к «внезапной славе», сколько испытывают отвращение к внезапному унижению, и именно эта скромная особенность позволила ошибочной теории Гоббса существовать после его смерти (перевод предложен автором)
Но, отрицая высмеивающую природу юмора, оппоненты отрицают оче
видную вещь: люди иногда могут смеяться, потешаясь над другими людьми. Как отмечает Джон Морреал, нам не надо ехать в Гренландию, чтобы найти на
смешку: наши дети и мы, будучи моложе, обладали огромным потенциалом
к насмешке (перевод предложен автором)
Так, дети способны с профессиональным блеском придумывать прозвища, посредством которых высмеивают других детей или взрослых, в чемто отличающихся от их представлений о норме: одеждой, языком, поведением или физическим недостатком. Да и взрослые порой не сдерживают себя от колких замечаний по отношению к не совсем приятным им людям. Или, например, мы часто любим посмеяться над различными этническими шутками — что же это, если не высмеивание? Даже если в вежливой компании не допускается смеяться над неудачами других, мы всегда наслаждаемся какимито остроумными ответами. Этот смех проявляется при просмотре жалких «ситуационных комедий», которыми переполнены наши телевизионные экраны, большинство из которых не содержат сюжета и в которых члены семьи или друзья обмениваются очевидно глупыми выпадами.
Таким образом, неправильно отрицать реальность высмеивающего юмора. Но мы и не можем признать, что все случаи смеха могут быть вызваны исключительно вследствие некоего превосходства, и, значит, «внезапная слава» не может лежать в основе всего юмора. Следовательно, эту теорию нельзя назвать исчерпывающей.
