Красивые штаны. Рассказы и фельетоны (сборник)
Валентин Петрович Катаев
В двадцатые годы прошлого века замечательный русский советский писатель В.Катаев работал в различных периодических изданиях в качестве ...
Теории исследования юмора - Теории освобождения.
Еще одна теория, которая входит в систему классических теорий юмора, является не менее значимой, чем две предыдущие: это теория освобождения.
В большинстве зарубежных исследований ее чаще называют «теорией облегчения», но в связи с тем, что это словосочетание не совсем благозвучно предстает в русском языке, ввиду невольно всплывающих ассоциаций с известным эвфемизмом, мы отдаем предпочтение использованию термина «теория освобождения». Существуют различные версии этой теории, но во всех них так или иначе смех рассматривается с физиологической точки зрения как выпуск нервной энергии, результат облегчения нервной системы от напряжения и давления.
Еще Лукиан связывал символику смеха с древней «вакхической свободой». Своего персонажа Мениппа, вышучивающего всех, он представляет как «мужа безгранично свободного, не считающегося ни с кем». Лукиан выражает свое сомнение в существовании истинной свободы в обществе, чему препятствует социальное неравенство, которое отсутствует лишь в потустороннем мире:
«в преисподней царит равенство, и здесь все друг на друга похожи». И, таким образом, именно этот мир можно назвать своеобразным царством смеха: «На земле тебе мешали смеяться коекакие сомнения, вроде постоянного: „Кто знает, что будет после смерти“. Здесь же ты беспрестанно и без всякого колебания будешь смеяться… в особенности, когда увидишь богачей, сатрапов и тиранов такими приниженными, такими невзрачными, узнаваемыми только по стонам»
Ассоциации смеха с идеей свободы впервые появились в знаменитом эссе
лорда Шефтсбери «Опыт о свободе остроумия и чувстве юмора» в 1711 г.: «Свободный от природы дух находчивых людей, находящихся в заключении или под контролем, найдет выход к своему освобождению от этого давления, и неважно, будет ли это в форме бурлеска, подражания или шутовства: он будет рад вырваться и отмстить за давление» (перевод предложен автором)
Эти ассоциации не случайно возникли именно в XVIII в., который прошел в Европе и США под знаком свободы и прав личности. Юмор стал выступать неким способом утвер
ждения этой свободы, а также интеллектуальных способностей личности. Появлялись профессиональные юмористы, которые, по мнению Макса Истмена212, впервые были замечены в Америке, и, возможно, это не случайно, ведь и буржуазная революция и Декларация независимости, утверждающая права и свободы людей, произошли здесь одними из самых первых. Юморист — это личность, которая творит. Юморист не был ни сатириком, ни клоуном, ни комиком, ни какимлибо шутником или шутом. Это человек, забавный от природы, не лишенный ума и несколько нелепого обаяния, который просто стоит и говорит, не отпуская при этом шуточек специально. Все, что он делает или вынужден делать — неуместно. Арлекин, чтобы рассмешить людей, наряжается, но юморист, зная, что весь окружающий мир наряжен, достигает того же результата, выходя в своей собственной одежде. «Если и есть какаято „соль“ его шуток, то она заключается в милой честности, которая лежит под всем его несоответствием — не глубокая честность, возможно, а честный провинциализм в обществе, слишком перенапряженном в
попытке такового избежать» (перевод предложен автором)
Одним из основате
лей этой традиции был Артемус Уорд (настоящее имя — Чарльз Фаррар Браун) — американский писательюморист, выступавший как лектор и автор комических фельетонов. Наиболее выдающимся юмористом, как отмечает М. Истмен, был Марк Твен, чей провинциализм «был, наверное, самым веселым из тех, с которыми когдалибо сталкивалась культура» (перевод предложен автором).
На идее Шефтсбери, применимой к работе нашего рассудка, в конце XIX в.
была построена одна из ведущих теорий юмора. Намек на такое объяснение можно найти уже в идее «интеллектуального столкновения» Леона Дюмона, которое
«переходило» в определенные движения диафрагмы. Но настоящим выражением такого объяснения было эссе Герберта Спенсера «Физиология смеха» (1860 г.), которое он начинает с опровержения теории превосходства: «…эта теория, какая бы доля правды ни заключалась в ней, подвергается, вопервых, тому роковому возражению, что есть много унижений, которые меньше всего способны возбуж
дать смех, и, вовторых, что она неприменима ко множеству случаев, когда не затрагивается ничье достоинство, как, например, при смехе над хорошим каламбуром. Сверх того, она, подобно другим теориям, есть только обобщение известных условий, располагающих к смеху, а не объяснение странных движений, являющихся при этих условиях»
На протяжении всей работы Спенсер пытается доказать, что только физио
логия может дать нам ответ на вопрос, почему же при сильной радости или под впечатлением какихнибудь неожиданных контрастов идей должно происходить известное сокращение мускулов лица, груди и живота. Он объяснил весь смех по аналогии с действием насоса или сифона, имея в виду простое переливание по подготовленным каналам нервной энергии из переполненного резервуара, что происходит, когда мы подготавливаемся мысленно к чемуто большому и серьезному, но в итоге получается чтото небольшое и незначительное. Спенсер описывает смех следующим образом: «…Излишек нервной силы должен разрешиться в какомнибудь другом направлении, и, сообразно данному уже объяснению, происходит истечение этой силы, через посредство движущих нервов, к различным классам мускулов, производя те полуконвульсивные действия, которые мы назы
ваем смехом»
Проанализировав ряд примеров, он приходит к выводу о том, что
смех является только тогда, «когда сознание неожиданно обращается от великого к мелкому, т.е. когда встречается то, что можно назвать нисходящей несообразностью»
Один из теоретиков, рассуждавший в русле теории превосходства, Александр Бэн, был одним из первых, кто говорил о психологическом давлении и роли смеха в освобождении от него. Это мы находим в том же самом труде («Эмоции и воля»), в котором содержатся высказывания о другой известной теории: «Комическое на самом деле начинается с серьезного, облагороженные, торжественные и величественные свойства вещей требуют от нас позиции строгого напряжения,
и если мы внезапно освобождаемся от этой позиции, происходит отдача в виде
веселья, как в случае, когда у детей заканчиваются уроки… Это всегда приятное высвобождение, которое заключается в переходе от строгой к легкой стороне отношения, и комическое — одна из форм этого перехода» (перевод предложен автором)
Эта идея была развита Шарлем Ренувье, который добавил к моральному и эмоциональному высвобождению, подразумеваемому в концепции Бэна, идею высвобождения от давления рациональности, о котором намекал еще Шопенгауэр. Ренувье пишет в своей «Новой монадологии», в которой развивается концепция монад как простых субстанций, не имеющих частей, и которая представляет собой одну из реминисценций «Монадологии» Лейбница: «Однажды мы видим лицо смеющегося человека, которое отмечено неуверенностью и удивлением. И на какуюто секунду кажется, что он делает попытку усилить свое внимание,
чтоб найти разумное значение в той мысли, которую ему предлагают. Но изза невозможности чувственного восприятия и осознания того, что неразумность добровольна, он чувствует, что сейчас не время для смысла, и освобождает себя. Это освобождение от разумности переходит физиологически в смех… Ментально это вид игры» (перевод предложен автором)
Об этом виде комического смеха писал в своем эссе «Смех и свобода»
Огюст Пенжон в 1893 году. В 1894 г. этот вид смеха нашел свое отражение в статье Джона Дьюи «Теория Эмоции». Дьюи не занимался непосредственно проблемой юмора, но, предоставляя свои размышления об эмоции и эмоциональном выражении в общем, говорил о смехе, который описывается как «внезапное расслабление напряжения». Смех означает конец периода напряжения или ожидания, «достижение целостности». Мы сдерживаем нашу нервную энергию точно так же, как задерживаем дыхание в период ожидания, и при достижении мы освобождаем ее; смех — результат этого освобождения. Юмор и все остальные
формы комического — «просто более сложные и интеллектуально нагруженные
разновидности общего принципа» (перевод предложен автором)
Пенжон, развивая идею о том, что смех — не что иное, как «конец напряжения», или, как он называл это более красочно, «видимая свобода», приходит в своих утверждениях к несогласию с некоторыми взглядами Дьюи. В его эссе даже насмешка и осмеяние становятся определенным видом духовной свободы, а улыбка, с которой мы встречаем друзей, описана им как «природный знак повышенной свободы» (перевод предложен автором)
Немного позднее в 1898 г. Теодор Липпс сформулировал психологические
принципы, которые соответствовали физиологии смеха Спенсера. Спенсер дал объяснение, почему мы смеемся, когда воспринимаем чтото комическое, а Липпс, основываясь на этой гипотезе, предпринял попытку объяснить, почему мы чувствуем себя счастливыми. Он повторил другими словами Спенсерово определение комического как «нисходящей несообразности» — «несоответствие, при восприятии которого наше внимание переходит от больших вещей к маленьким», далее давая некоторые пояснения: если после небольших психических приготовлений пред нами предстают большие объекты, от нас требуется внезапная психическая работа, и мы испытываем чувство серьезности, но если после огромных психических приготовлений появляются маленькие объекты, наша психическая работа уже больше, чем сделана, и мы испытываем чувство, будто наступает праздник. И он подкрепил это определение анализом некоторых примеров комического. Например, если мы посмотрим на крохотный дом, стоящий рядом или в один ряд с огромными дворцами и точно повторяющий их форму, то испытаем какоето комическое возбуждение от этого контраста, заметил Липпс; при этом мы не были так взволнованы контрастом, возникающим между рядом дворцов и церковью или театром. А когда мы видим ряд маленьких домов и затем ог
ромный дворец, у нас скорее возникают эмоции удивления и изумления, нежели комического развлечения
Таким образом, согласно подходу Липпса, форма
«чегото маленького» всегда является одной из сторон комического контраста, и притом именно второй целью, а не началом нашей мысли или перцептивной деятельности.
Одним из наиболее ярких представителей теории освобождения, чья концепция, по мнению Джона Морреала, была более сложной по сравнению с «относительно простой» концепцией Спенсера , был Зигмунд Фрейд, внесший значительный вклад в понимание остроумия и юмора. Увлекшись идеями Спенсера и в особенности Теодора Липпса, Фрейд в своей работе «Остроумие и его отношение к бессознательному» (1905 г.) представляет смех как освобождение рассудка и нервной системы от напряжения. Более того, он стремится привести теорию освобождения в соответствие со своей общей теорией психоанализа. Идея Фрейда заключается в следующем: во всех ситуациях, в которых мы экономим определенное количество энергии (энергия, которую мы копили, рассчитывая на какието психические затраты, но которая оказалась нам ненужной), избыток
энергии высвобождается при смехе. Фрейд различал остроумие, юмор и комизм, говоря о том, что «остроумие экономит торможение, комизм экономит мышление, юмор экономит чувства»
Большое внимание он уделяет остроумию, которое пронизывает всю его концепцию комического. В остроумии он выделяет несколько ступеней: первая, предварительная ступень — «игра» словами, идеями, которая проявляется в раннем детстве, когда ребенок только учится говорить и размышлять, при этом он испытывает удовольствие от повторения сходного, созвучности и т.д. Она объясняется как «неожиданная экономия психической затраты»
Вторая предварительная ступень — шутка; она начинается при появлении
т.н. момента «критического отношения или разумности», когда ребенок под
растает, начинает мыслить логически и рационально, и игра становится бессмысленной. Шутка «стремится получить удовольствие, доставляемое игрой, заставив замолчать вместе с тем голос критики, который не позволяет возникнуть чувству удовольствия»
И последняя, высшая ступень остроумия, «апогей шутки» — тенденциозная острота. Главной целью шутки на этой ступени является доставление удовольствия, она приобретает такую форму, которая бы сама по себе вызывала удовольствие. Шутки, обладающие содержательным и небессмысленным способом выражения, становятся остротами
Острота доставляет нам удовольствие, освобождая нас от «подавлений и вытеснений». «Это удовольствие является производным экономии психической затраты в том случае, если такое толкование не противоречит сущности удовольствия и оказывается плодотворным еще и для других моментов»228.
Как отмечает М. Истмен, вклад Фрейда в развитие науки о юморе — демонстрация того, что остроты, какими бы оригинальными и простыми они ни были, специально приспособлены для выхода сдержанных мотивов бессознательного; при выдвижении такого положения Фрейд руководствовался особой схожестью между остроумием и снами
Люди используют шутки для того, чтобы впустить в свое сознание запрещенные мысли и чувства, которые общество заставляет сдерживать.
Идеи о смехе как освобождении встречаются и в работе русского философа М.М. Бахтина. По его мнению, карнавал одновременно освобождает празднующих от всех иерархических отношений, социальных норм и запретов: нищие избираются королями, к королям обращаются как к нищим. Карнавальный смех снижает и возвышает, развенчивает и увенчивает, нивелирует сословные и имущественные различия, провозглашая универсальное равенство
Довольно интересна позиция У. Эко, обозначенная Ю. Лотманом в «Заметках на полях „Имени
розы“». С одной стороны, смех для героя Эко, Вильгельма, связан с миром подвижным, творческим, с миром, открытым свободе суждений: «Карнавал освобождает мысль». Но, у карнавала есть еще одно лицо — мятеж, который также является для Эко некоторой свободой
Таким образом, согласно концепции освобождения, смех включает облегчение и высвобождение нервной энергии. Конечно, определенное чувство облегчения или веселья возникает, например, тогда, когда, чтобы воспринять оказывающиеся тривиальными вещи, мы производим энергичные ментальные приготовления. И это чувство украшает комическую эмоцию, придавая такому юмору легкомысленный характер. Но и это объяснение природы смеха нельзя назвать исчерпывающим, потому что не во всех случаях смеха мы столь явно ощущаем некое освобождение.
Изучив три традиционные теории юмора, вслед за современными зарубежными исследователями юмора232 нам хотелось бы отметить, что рассмотрение этих трех теорий в оппозиции друг к другу было бы ошибкой, т.к. все они описывают феномен юмора, и каждая из них проливает свет над различными аспектами, составляющими его. Другими словами, как отмечает Виктор Раскин, три подхода характеризуют сложный феномен юмора с самых различных углов, и они не столько противоречат друг другу, сколько дополняют233. Он даже вкратце приводит доказательства основных постулатов теорий и их вклада в исследование юмора: теории несоответствия утверждают о стимуле, побуждении, теории превосходства характеризуют отношение между слушателем и говорящим, теории облегчения комментируют чувства и психологию самого слушателя. Джон Морреал, считая, что ни одна из этих теорий не является исчерпывающей, также отмечает, что каждая из них очень ценно раскрывает ту или иную сторону смеха
Так, по
его мнению, теория превосходства сосредоточена на чувственной или эмоциональной стороне смеха (на эмоциях, включенных в смех), теория несоответствия
— на когнитивной стороне (на объектах или идеях, вызывающих смех), теории облегчения — на физической стороне смеха (на физической форме смеха, а также его биологической функции). Еще в 1902 г. Джеймс Сёлли, рассматривая теорию превосходства и теорию несоответствия, говорил, что эти две теории могли бы быть объединены, не придавая значения тому, будет ли под таким объединением подразумеваться, что несообразность и утрата достоинства или низость, рассматриваемые как отвлеченные идеи, тождественны, или — что они логически включают одна другую
Таким образом, лишь рассмотрение трех традиционных теорий юмора в совокупности дает нам более полное представление о природе юмора. Кроме того, необходимость комплексного подхода к исследованию юмора продиктована и социальным статусом этого явления. Как и любое другое явление
повседневной жизни людей, оно синкретично по своей природе, и основательное исследования юмора требует соединения, казалось бы, противоречивых подходов, а также обращения не только к теоретическим аспектам, но и практическим. Ведь, то, что очень трудно сделать в теории, реальная жизнь совершает каждое мгнове
ние.
